Оксфорд и Кембридж. Непреходящая история  - Петер Загер

Комнаты Кейнса на лестнице P Уэбб-корта за библиотекой были украшены обнаженными танцовщицами и сборщицами урожая, на смену которым впоследствии пришли менее провокационные темы: восемь аллегорий наук и искусств в рост человека, написанные в 1920–1922 годах его друзьями Дунканом Грантом и Ванессой Белл. Они также создали черепицу с цветочным орнаментом в коридорах Гарден-хостел, студенческого общежития, которое стоит на краю колледжского сада (1949). Отлично сохранились расписные двери и каминные украшения, которыми Дора Каррингтон и Дуглас Дэвис в 1927 году облагородили комнаты Дэди Райлендса, протеже Кейнса, жившего здесь в 1990-х годах.

Тысячи писем и фотографий художников из группы «Блумсбери» (Charlestone Papers) хранятся в Современном архивном центре в библиотеке колледжа вместе с рукописями таких выпускников, как Роджер Фрай и Алан Тьюринг, и практически полным литературным наследием Э. М. Форстера и Руперта Брука. Вероятно, существует возможность, что бывший студент истории Салман Рушди когда-нибудь доверит архивному центру манускрипты своих романов.

В читальном зале вы даже увидите расписные двери из лондонской квартиры Кейнса на Гордон-сквер.

На Сколарс-пис, луговых угодьях колледжа на берегу реки Кем, пасутся коровы. Эти коровы бессмертны, как мы узнаем в начале романа Э. М. Форстера «Самое длинное путешествие», где один из студентов философствует: «Эта корова… Будь я в Кембридже, в Исландии или в гробу, корова останется на том же месте». Лишь во время эпидемии «коровьего бешенства» эта корова временно исчезла.

Чтобы попасть в Бакс, мы должны перейти через Кем по мосту Уилкинса. Плавно изгибающаяся липовая аллея ведет нас через луга, где в красочном изобилии цветут анемоны, гиацинты, фритиллярии, колокольчики и нарциссы, а ивы создают плакучую завесу на берегу реки. Но даже без этих роскошных весенних красок поистине несравненное зрелище, неизменное с xviii века, составляет вид на сам Кингз-колледж со стороны Бакса: часовня, дом Гиббса и Олд-корт величественно поднимаются на расстоянии из моря зелени. По этому пути каждый день проходят мальчики-певчие из Кингз-колледжа, когда идут из школы на вечернюю службу в часовне.

25 июля 1446 года Генрих VI заложил краеугольный камень часовни колледжа, которая в то время должна была выглядеть еще более грандиозно, чем сейчас. Лишь кафедральные соборы и королевские часовни строились с таким размахом. Часовня должна была стать памятником своему основателю, но стала монументом самой идеи Церкви в противоположность еретикам того времени. Спустя семьдесят лет (и пять королей) часовня Кингз-колледжа была достроена и стала вехой английской позднеготической архитектуры наряду с часовней Св. Георгия в Виндзоре – последней великой церковью, построенной под королевским покровительством до Реформации.

Привратники Кингз-колледжа называют свою часовню «амбар». Сэмюэль Тейлор Кольридж превозносил ее «совершенную красоту», Дж. М. Тернер запечатлел ее на холсте, а Уильям Вордсворт посвятил ей три сонета. Лишь Джон Рёскин, архитектурный гуру Оксфорда, придирался к ней и жаловался, что она выглядит «как перевернутый стол с четырьмя ножками в воздухе». Для скалолазов 1930-х годов не было большего вызова, чем вертикальный подъем со стороны северо-восточной башни. Буквы C. C. (chapel climber – совершивший восхождение на часовню) после имени были гораздо престижнее, чем любой академический титул. А если кому-то удавалось закрепить зонтик или велосипед на шпиле одной из башен как доказательство своего триумфа, его достижение было сродни подвигу старых каменщиков, работавших на шатких строительных лесах.

Иногда в строительстве часовни принимало участие более двухсот человек, что было очень много для города с населением, едва достигавшим пяти тысяч жителей. Строительство началось в 1446 году при короле из дома Ланкастеров, прервалось в 1461 году из-за войны Алой и Белой Роз, возобновилось в 1477 году при победителях из дома Йорков, снова прервалось в 1485 году и наконец получило славное завершение при Тюдорах в 1508–1515 годах.

Как было принято, строительство началось с восточной стороны, где кладка состояла из серовато-белого магнезиального известника из Йоркшира. При строительстве более поздней западной части часовни использовался более темный кремовый уэлдонский камень из Нортгемптоншира. Перерыв в строительстве можно различить не только по типу камня, но и по стилю. Западные контрфорсы в отличие от восточных богато украшены тюдоровскими розами, опускными решетками, французскими лилиями и геральдическими животными. Но несмотря на различия, долгое строительство и как минимум четырех разных архитекторов, общий эффект едва ли мог быть более гармоничным.

«Хрустальный дворец[95] из камня и стекла» – так назвал Джон Бетджемен эту часовню, где, казалось, не существовало границы между несущими стенами и окнами – удивительное достижение инженерного искусства. Ажурные узоры, покрывающие окна, стены и потолок, такие же изящные, как паутина, связывают все элементы воедино. Стены кажутся невесомыми, словно они не поддерживают ничего, кроме самих себя. Свет льется внутрь со всех сторон. Арочные ребра от стройных колонн по сторонам растут вверх и над нами, образуя свод, сетчатый рисунок которого снова кажется невесомым, создавая ряд каменных водоворотов. При ширине нефа двенадцать метров и длине восемьдесят восемь метров этот веерный свод тянется непрерывно на высоте двадцать четыре метра над нашими головами как сочетание мастерской архитектоники и возвышенной эстетики. Размер свода даже сейчас производит головокружительное впечатление. Есть еще один смелый элемент: у пересечения вееров, где ребра сходятся друг с другом и образуют ромбы, находятся замковые камни свода, которые сами по себе весят не меньше тонны – розы и опускные решетки как чередующиеся эмблемы Тюдоров, вырезанные из цельных каменных блоков. Вес этого свода, оцененный в тысячу восемьсот семьдесят пять метрических тонн, отведен наружу на четыре угловые башни и двадцать два контрфорса. Непрерывный ряд боковых приделов скрывает глубину этих массивных контрфорсов, чьи шпили воспаряют как пики над гребнем крыши и устремляются в небо.

Благодаря одному из членов колледжа я удостоился чести вступить под веерный свод часовни. Спиральная лестница в северо-западной башне ведет в узкий коридор, идущий вдоль боковых стен, на которые опираются мощные дубовые балки, образующие массив освинцованной крыши. Немного ниже этих балок есть темная комната, волнистый пол которой представляет собой обратную сторону веерного свода. Зажатый между дубовыми ребрами и каменной оболочкой, я чувствовал себя Ионой во чреве кита. Гением, который создал эту чудесную крышу, был Джон Уэстелл. Мастер-каменщик принимал участие в строительстве часовни Кингз-колледжа с 1485 года; среди приписываемых ему веерных сводов есть поперечная башня в Кентерберийском соборе и задние хоры в кафедральном соборе Питерсборо, но его неоспоримым шедевром является часовня Кингз-колледжа. Реджинальд Эли, архитектор Генриха VI, первоначально запланировал строительство готического звездчатого свода, но Джон Уэстелл завершил часовню в 1512–1515 годах этим царственным веерным сводом, самым большим в Англии.